Книга Урантии
Чст III. История Урантии
Текст 88
Фетиши, амулеты и магия
Фетиши, амулеты и магия
Paper 88
Fetishes, Charms, and Magic
Fetishes, Charms, and Magic
Представление о вселении духа в неодушевленный предмет, животное или человека является очень древним и почитаемым верованием, господствовавшим с самого начала эволюции религии. Это учение об одержимости духом есть не что иное, как фетишизм. Дикарь не обязательно почитает фетиш; он, что вполне логично, почитает пребывающий в нем дух и поклоняется ему.
88:0.1 (967.1)
THE concept of a spirit’s entering into an inanimate object, an animal, or a human being, is a very ancient and honorable belief, having prevailed since the beginning of the evolution of religion. This doctrine of spirit possession is nothing more nor less than fetishism. The savage does not necessarily worship the fetish; he very logically worships and reverences the spirit resident therein.
Первобытный человек всегда стремился сделать фетиш из всего необычного; случайность же порождала их в большом количестве. Человек болен, что-то случается, и он выздоравливает. То же самое и с реальным действием многих лекарств и случайных способов лечения болезни. Предметы, связанные со снами, имели большие шансы превратиться в фетиши. Фетишами становились вулканы, но не горы; кометы, но не звезды. Древний человек считал, что падающие звезды и метеориты свидетельствуют о прибытии на землю особых приходящих на время духов.
88:1.1 (967.3)
Primitive man always wanted to make anything extraordinary into a fetish; chance therefore gave origin to many. A man is sick, something happens, and he gets well. The same thing is true of the reputation of many medicines and the chance methods of treating disease. Objects connected with dreams were likely to be converted into fetishes. Volcanoes, but not mountains, became fetishes; comets, but not stars. Early man regarded shooting stars and meteors as indicating the arrival on earth of special visiting spirits.
Первыми фетишами были камни с необычными отметинами, и с тех пор человек постоянно искал «священные камни»; бусы некогда были коллекцией священных камней, набором амулетов. Камни-фетиши были у многих племен, но немногие сохранились, подобно Каабе и Камню из Скуна. К числу древних фетишей относились также огонь и вода, и до сих пор существует огнепоклонство и вера в святую воду.
88:1.2 (967.4)
The first fetishes were peculiarly marked pebbles, and “sacred stones” have ever since been sought by man; a string of beads was once a collection of sacred stones, a battery of charms. Many tribes had fetish stones, but few have survived as have the Kaaba and the Stone of Scone. Fire and water were also among the early fetishes, and fire worship, together with belief in holy water, still survives.
Деревья-фетиши были более поздним явлением, но у некоторых племен неизменное почитание природы привело к вере в амулеты, в которых живут некие духи природы. Когда растения и плоды становились фетишами, накладывался религиозный запрет на их употребление в пищу. Одним из первых в эту категорию попало яблоко; народы Леванта никогда их не ели.
88:1.3 (967.5)
Tree fetishes were a later development, but among some tribes the persistence of nature worship led to belief in charms indwelt by some sort of nature spirit. When plants and fruits became fetishes, they were taboo as food. The apple was among the first to fall into this category; it was never eaten by the Levantine peoples.
Если животное ело человеческую плоть, оно становилось фетишем. Таким образом, собака стала священным животным у парсов. Если фетиш — животное и в нем постоянно пребывает призрак, то фетишизм может привести к вере в реинкарнацию. Дикари во многих отношениях завидовали животным; они не ощущали себя стоящими выше них и часто носили имена своих любимых животных.
88:1.4 (967.6)
If an animal ate human flesh, it became a fetish. In this way the dog came to be the sacred animal of the Parsees. If the fetish is an animal and the ghost is permanently resident therein, then fetishism may impinge on reincarnation. In many ways the savages envied the animals; they did not feel superior to them and were often named after their favorite beasts.
Когда животные становились фетишами, возникал запрет на употребление в пищу мяса этих животных-фетишей. Разные обезьяны рано стали животными-фетишами из-за сходства с человеком; позже к таковым отнесли также змей, птиц и свиней. Некогда фетишем была корова, и молоко было под запретом, а коровий помет высоко ценился. Змею почитали в Палестине, особенно финикийцы, которые, наряду с евреями, считали ее орудием злых духов. Даже многие из современных людей верят в магическую силу рептилий. От Аравии и Индии до моки — племени красных людей, где мужчины танцуют танец змеи, — везде чтят змею.
88:1.5 (967.7)
When animals became fetishes, there ensued the taboos on eating the flesh of the fetish animal. Apes and monkeys, because of resemblance to man, early became fetish animals; later, snakes, birds, and swine were also similarly regarded. At one time the cow was a fetish, the milk being taboo while the excreta were highly esteemed. The serpent was revered in Palestine, especially by the Phoenicians, who, along with the Jews, considered it to be the mouthpiece of evil spirits. Even many moderns believe in the charm powers of reptiles. From Arabia on through India to the snake dance of the Moqui tribe of red men the serpent has been revered.
Фетишами были некоторые дни недели. С давних времен пятница слыла несчастливым днем, а тринадцать — несчастливым числом. Счастливые числа три и семь пришли из более поздних откровений; для первобытного человека счастливым было число четыре, которое возникло в результате раннего осознания существования четырех сторон света. Считалось, что пересчет скота или прочих предметов собственности ведет к несчастью; древние всегда противились проведению переписи населения, «пересчету людей».
88:1.6 (968.1)
Certain days of the week were fetishes. For ages Friday has been regarded as an unlucky day and the number thirteen as an evil numeral. The lucky numbers three and seven came from later revelations; four was the lucky number of primitive man and was derived from the early recognition of the four points of the compass. It was held unlucky to count cattle or other possessions; the ancients always opposed the taking of a census, “numbering the people.”
Могущественным фетишем была слюна; можно было изгнать дьяволов, плюя на человека. Если на кого-то плевал старший или занимающий более высокое положение, это было величайшей любезностью. Как сильные фетиши рассматривались части человеческого тела, в особенности, волосы и ногти. Высоко ценились длинные ногти вождей, и их срезанные кусочки были мощным фетишем. Вера в черепа как фетиши в значительной степени объясняет более позднюю охоту за головами. Высоко ценимым фетишем была пуповина; и до сего дня к ней относятся таким образом в Африке. Первой игрушкой человечества была засушенная пуповина. Унизанная жемчужинами, как это часто делалось, она стала первым ожерельем человека.
88:1.8 (968.3)
Saliva was a potent fetish; devils could be driven out by spitting on a person. For an elder or superior to spit on one was the highest compliment. Parts of the human body were looked upon as potential fetishes, particularly the hair and nails. The long-growing fingernails of the chiefs were highly prized, and the trimmings thereof were a powerful fetish. Belief in skull fetishes accounts for much of later-day head-hunting. The umbilical cord was a highly prized fetish; even today it is so regarded in Africa. Mankind’s first toy was a preserved umbilical cord. Set with pearls, as was often done, it was man’s first necklace.
Фетишами считались горбатые и хромые дети; верили, что на сумасшедших воздействует луна. Первобытный человек не мог провести грань между гениальностью и психической ненормальностью; слабоумных или забивали до смерти, или чтили как людей-фетишей. Истерия только приумножала распространенную веру в колдовство; эпилептики часто были жрецами или шаманами. Состояние опьянения рассматривалось как форма одержимости духами; когда дикарь отправлялся на пирушку, он вставлял в волосы лист с целью снять с себя ответственность за свои поступки. К фетишам относились яды и дурманящие вещества; полагали, что в них живут духи.
88:1.9 (968.4)
Hunchbacked and crippled children were regarded as fetishes; lunatics were believed to be moon-struck. Primitive man could not distinguish between genius and insanity; idiots were either beaten to death or revered as fetish personalities. Hysteria increasingly confirmed the popular belief in witchcraft; epileptics often were priests and medicine men. Drunkenness was looked upon as a form of spirit possession; when a savage went on a spree, he put a leaf in his hair for the purpose of disavowing responsibility for his acts. Poisons and intoxicants became fetishes; they were deemed to be possessed.
Многие люди смотрели на гениев как на людей-фетишей, одержимых мудрым духом. И эти талантливые личности вскоре научились прибегать к обману и надувательству для достижения своих эгоистических интересов. Считалось, что человек-фетиш — это больше, чем человек; он божественен, даже непогрешим. Таким образом, вожди, цари, жрецы, пророки и священнослужители со временем получили огромную власть и стали обладать безграничным влиянием.
88:1.10 (968.5)
Many people looked upon geniuses as fetish personalities possessed by a wise spirit. And these talented humans soon learned to resort to fraud and trickery for the advancement of their selfish interests. A fetish man was thought to be more than human; he was divine, even infallible. Thus did chiefs, kings, priests, prophets, and church rulers eventually wield great power and exercise unbounded authority.
Полагали, что призраки предпочитают жить в чем-нибудь, что принадлежало им при жизни во плоти. Этим представлением объясняется актуальность многочисленных современных реликвий. Древние всегда чтили кости своих вождей, и многие до сих пор относятся к костным останкам святых и героев с суеверным трепетом. Даже и сегодня совершаются паломничества к могилам великих людей.
88:2.1 (968.6)
It was a supposed preference of ghosts to indwell some object which had belonged to them when alive in the flesh. This belief explains the efficacy of many modern relics. The ancients always revered the bones of their leaders, and the skeletal remains of saints and heroes are still regarded with superstitious awe by many. Even today, pilgrimages are made to the tombs of great men.
Вера в реликвии — следствие древнего культа фетишей. Реликвии современных религий представляют собой попытку рационализировать фетиши дикарей и, таким образом, отвести им достойное и почтенное место в современных религиозных системах. Вера в фетиши и магию — это язычество, но считается нормальным верить в реликвии и чудеса.
88:2.2 (968.7)
Belief in relics is an outgrowth of the ancient fetish cult. The relics of modern religions represent an attempt to rationalize the fetish of the savage and thus elevate it to a place of dignity and respectability in the modern religious systems. It is heathenish to believe in fetishes and magic but supposedly all right to accept relics and miracles.
Священным местом, в той или иной степени фетишем, стал домашний очаг. Гробницы и храмы сначала были местами-фетишами потому, что там хоронили мертвых. Дом-фетиш евреев был возведен Моисеем до сверхфетиша — места, где хранился существовавший тогда текст данного Богом закона. Но израильтяне так и не отказались от специфической ханаанской веры в каменный алтарь: «И этот камень, который я поставил в качестве опоры, будет домом Бога». Они истинно верили, что дух их Бога живет в таких каменных алтарях, которые, в действительности, были фетишами.
88:2.3 (969.1)
The hearth—fireplace—became more or less of a fetish, a sacred spot. The shrines and temples were at first fetish places because the dead were buried there. The fetish hut of the Hebrews was elevated by Moses to that place where it harbored a superfetish, the then existent concept of the law of God. But the Israelites never gave up the peculiar Canaanite belief in the stone altar: “And this stone which I have set up as a pillar shall be God’s house.” They truly believed that the spirit of their God dwelt in such stone altars, which were in reality fetishes.
Самые ранние скульптурные изображения делались для того, чтобы сохранить облик умершего выдающегося человека и память о нем; они действительно были памятниками. Идолы были утонченным фетишизмом. Первобытные верили, что обряд освящения приводит к вселению духа в изображение; точно так же, когда освящали определенные предметы, они становились амулетами.
88:2.4 (969.2)
The earliest images were made to preserve the appearance and memory of the illustrious dead; they were really monuments. Idols were a refinement of fetishism. The primitives believed that a ceremony of consecration caused the spirit to enter the image; likewise, when certain objects were blessed, they became charms.
Моисей, добавляя вторую заповедь к древнему даламатскому нравственному кодексу, предпринял попытку ограничить почитание фетишей евреями. Он старательно наставлял, что нельзя делать каких-либо изображений, которые могли бы быть освящены и превращены в фетиши. Он прямо говорил: «Не сотвори себе кумира и никакого образа чего-либо, что есть на небесах, или на земле, или в водах земных». Хотя эта заповедь во многом сдерживала развитие изобразительного искусства, она уменьшила почитание фетишей. Но Моисей был слишком мудр, чтобы пытаться сразу же вытеснить все старые фетиши, и поэтому он согласился поместить некоторые реликвии, наряду с законом, в то, что было одновременно военным алтарем и религиозным святилищем, служившим ковчегом.
88:2.5 (969.3)
Moses, in the addition of the second commandment to the ancient Dalamatian moral code, made an effort to control fetish worship among the Hebrews. He carefully directed that they should make no sort of image that might become consecrated as a fetish. He made it plain, “You shall not make a graven image or any likeness of anything that is in heaven above, or on the earth beneath, or in the waters of the earth.” While this commandment did much to retard art among the Jews, it did lessen fetish worship. But Moses was too wise to attempt suddenly to displace the olden fetishes, and he therefore consented to the putting of certain relics alongside the law in the combined war altar and religious shrine which was the ark.
Со временем в фетиши стали превращаться слова, особенно те, которые считались словами Бога; таким образом, священные книги многих религий сделались фетишистскими тюрьмами, ограничивающими духовное воображение человека. Сама борьба Моисея против фетишей стала величайшим фетишем; его заповедь впоследствии начали использовать для того, чтобы дискредитировать изобразительное искусство и воспрепятствовать любви к прекрасному и восхищению красотой.
88:2.6 (969.4)
Words eventually became fetishes, more especially those which were regarded as God’s words; in this way the sacred books of many religions have become fetishistic prisons incarcerating the spiritual imagination of man. Moses’ very effort against fetishes became a supreme fetish; his commandment was later used to stultify art and to retard the enjoyment and adoration of the beautiful.
В старые времена слово-фетиш авторитетного источника было внушающей страх догмой, самым ужасным из всех тиранов, порабощающих людей. Догматический фетиш ведет к тому, что смертный человек предает себя во власть слепой веры, фанатизма, предрассудков, нетерпимости и самой свирепой варварской жестокости. Современное уважение к мудрости и истине — это не что иное, как наблюдающийся в последнее время уход от тенденции создавать фетиши в сторону более высоких уровней мышления и логики. Что касается собраний писаний-фетишей, которые приверженцы разных религий рассматривают как священные книги, то верят, не только в то, что все в этих книгах — истина, но и в то, что вся истина — в этих книгах. Если вдруг в одной из этих книг говорится, что земля плоская, то на протяжении долгих веков пребывающие, казалось бы, в здравом уме мужчины и женщины будут отказываться принять убедительные доказательства того, что планета круглая.
88:2.7 (969.5)
In olden times the fetish word of authority was a fear-inspiring doctrine, the most terrible of all tyrants which enslave men. A doctrinal fetish will lead mortal man to betray himself into the clutches of bigotry, fanaticism, superstition, intolerance, and the most atrocious of barbarous cruelties. Modern respect for wisdom and truth is but the recent escape from the fetish-making tendency up to the higher levels of thinking and reasoning. Concerning the accumulated fetish writings which various religionists hold as sacred books, it is not only believed that what is in the book is true, but also that every truth is contained in the book. If one of these sacred books happens to speak of the earth as being flat, then, for long generations, otherwise sane men and women will refuse to accept positive evidence that the planet is round.
Обычай открывать одну из священных книг, чтобы наугад выбрать какой-нибудь отрывок и согласно ему определять важные жизненные решения или планы, есть не что иное, как вопиющий фетишизм. Давать клятву на «священной книге» или клясться чем-то в верховной степени почитаемым — это утонченная разновидность фетишизма.
88:2.8 (969.6)
The practice of opening one of these sacred books to let the eye chance upon a passage, the following of which may determine important life decisions or projects, is nothing more nor less than arrant fetishism. To take an oath on a “holy book” or to swear by some object of supreme veneration is a form of refined fetishism.
Но реальный эволюционный прогресс проявляется в том, что фетишистский страх дикаря перед обрезанными ногтями вождя сменился поклонением превосходному собранию посланий, законов, легенд, притч, мифов, поэм и хроник, которые, в конце концов, отражают человеческую мудрость, отбиравшуюся на протяжении многих столетий, по крайней мере, вплоть до времени, когда их собрали в «священную книгу».
88:2.9 (969.7)
But it does represent real evolutionary progress to advance from the fetish fear of a savage chief’s fingernail trimmings to the adoration of a superb collection of letters, laws, legends, allegories, myths, poems, and chronicles which, after all, reflect the winnowed moral wisdom of many centuries, at least up to the time and event of their being assembled as a “sacred book.”
Тотемизм — это сочетание социальных и религиозных обычаев и обрядов. Первоначально считалось, что уважение к тотемному животному определенного биологического вида гарантирует успех в добывании пищи. Тотем был одновременно символом группы и ее богом. Такой бог был персонификацией клана. Тотемизм был одним из этапов на пути к социализации дотоле личной религии. Со временем, в результате эволюции тотема появился флаг как национальный символ различных современных народов.
88:3.2 (970.3)
Totemism is a combination of social and religious observances. Originally it was thought that respect for the totem animal of supposed biologic origin insured the food supply. Totems were at one and the same time symbols of the group and their god. Such a god was the clan personified. Totemism was one phase of the attempted socialization of otherwise personal religion. The totem eventually evolved into the flag, or national symbol, of the various modern peoples.
Фетишная сумка, сумка знахаря, представляла собой мешочек, содержащий солидный набор наполненных духами предметов, и в прежние времена знахарь никогда не давал своей сумке, символу его власти, коснуться земли. В двадцатом веке цивилизованные народы подобным же образом следят, чтобы никогда не касались земли их флаги, символы национальной идентификации.
88:3.3 (970.4)
A fetish bag, a medicine bag, was a pouch containing a reputable assortment of ghost-impregnated articles, and the medicine man of old never allowed his bag, the symbol of his power, to touch the ground. Civilized peoples in the twentieth century see to it that their flags, emblems of national consciousness, likewise never touch the ground.
К религиозным и царским символам со временем стали относиться как к фетишам, а фетиш верховенства государства прошел много этапов в своем развитии — от кланов к племенам, от сюзеренитета к суверенитету, от тотемов до флагов. Цари-фетиши властвовали по «божественному праву», но существовало и много других форм правления. Люди сделали фетиш из демократии, возвеличения и превознесения взглядов простых людей, которые собирательно называются «общественным мнением». Отдельно взятое мнение одного человека не считается чем-то представляющим особую ценность, но когда много людей коллективно функционируют как демократия, это же самое посредственное суждение принимается за мерило справедливости и критерий праведности.
88:3.4 (970.5)
The insignia of priestly and kingly office were eventually regarded as fetishes, and the fetish of the state supreme has passed through many stages of development, from clans to tribes, from suzerainty to sovereignty, from totems to flags. Fetish kings have ruled by “divine right,” and many other forms of government have obtained. Men have also made a fetish of democracy, the exaltation and adoration of the common man’s ideas when collectively called “public opinion.” One man’s opinion, when taken by itself, is not regarded as worth much, but when many men are collectively functioning as a democracy, this same mediocre judgment is held to be the arbiter of justice and the standard of righteousness.
Цивилизованный человек борется с проблемами реальной окружающей среды с помощью науки; дикий человек пытался разрешать реальные проблемы иллюзорного окружения призраков посредством магии. Магия была техникой манипулирования воображаемой средой духов, кознями которых постоянно объясняли необъяснимое; это было искусство обретать добровольное сотрудничество духов и принудительно добиваться от духов помощи, используя фетиши или других и более могущественных духов.
88:4.1 (970.6)
Civilized man attacks the problems of a real environment through his science; savage man attempted to solve the real problems of an illusory ghost environment by magic. Magic was the technique of manipulating the conjectured spirit environment whose machinations endlessly explained the inexplicable; it was the art of obtaining voluntary spirit co-operation and of coercing involuntary spirit aid through the use of fetishes or other and more powerful spirits.
У науки и магии одни и те же цели. Человечество движется вперед от магии к науке не путем размышлений и здравого смысла, а, скорее, посредством затяжного опыта, медленно и мучительно. Человек постепенно пятится к истине, начав с заблуждений, в заблуждении продвигаясь и, наконец, достигнув преддверия истины. Только обретя научный подход, повернулся он к ней лицом. Но первобытный человек вынужден был экспериментировать или погибнуть.
88:4.5 (970.10)
The objects of science are identical with those of magic. Mankind is progressing from magic to science, not by meditation and reason, but rather through long experience, gradually and painfully. Man is gradually backing into the truth, beginning in error, progressing in error, and finally attaining the threshold of truth. Only with the arrival of the scientific method has he faced forward. But primitive man had to experiment or perish.
Увлеченность древними суевериями стала прототипом последующей научной любознательности. В основе этих примитивных суеверий лежали чувства страха и любопытства, являвшиеся двигателем прогресса; в древней магии заключалась движущая сила прогресса. В этих суевериях проявилось желание человека понять окружающую среду планеты и управлять ею.
88:4.6 (970.11)
The fascination of early superstition was the mother of the later scientific curiosity. There was progressive dynamic emotion—fear plus curiosity—in these primitive superstitions; there was progressive driving power in the olden magic. These superstitions represented the emergence of the human desire to know and to control planetary environment.
Магия обрела такую сильную власть над дикарем потому, что он не мог постичь идею естественной смерти. Впоследствии идея первородного греха существенно помогла ослабить власть магии над народом, поскольку объясняла естественную смерть. В свое время не было ничего необычного в том, что десятерых невинных людей предавали смерти из-за предполагаемой ответственности за одну естественную смерть. Это одна из причин, почему численность древних народов не увеличивалась быстрее, и это до сих пор сохранилось у некоторых африканских племен. Обвиняемый обычно признавал вину, даже когда ему грозила смерть.
88:4.7 (971.1)
Magic gained such a strong hold upon the savage because he could not grasp the concept of natural death. The later idea of original sin helped much to weaken the grip of magic on the race in that it accounted for natural death. It was at one time not at all uncommon for ten innocent persons to be put to death because of supposed responsibility for one natural death. This is one reason why ancient peoples did not increase faster, and it is still true of some African tribes. The accused individual usually confessed guilt, even when facing death.
Магия естественна для дикаря. Он верит, что врага действительно можно убить, совершив колдовские действия над его срезанными волосами или ногтями. Смертельность укусов змеи приписывали магическим действиям колдуна. Трудность борьбы с магией связана с тем фактом, что страх может убивать. Первобытные народы настолько боялись магии, что она действительно убивала, и такие результаты только еще больше подкрепляли эту ложную веру. В случае неудачи всегда находилось какое-нибудь правдоподобное объяснение; средством от неудачной магии была другая магия.
88:4.8 (971.2)
Magic is natural to a savage. He believes that an enemy can actually be killed by practicing sorcery on his shingled hair or fingernail trimmings. The fatality of snake bites was attributed to the magic of the sorcerer. The difficulty in combating magic arises from the fact that fear can kill. Primitive peoples so feared magic that it did actually kill, and such results were sufficient to substantiate this erroneous belief. In case of failure there was always some plausible explanation; the cure for defective magic was more magic.
Поскольку все, что связано с телом, могло становиться фетишем, самая древняя магия имела дело с волосами и ногтями. Скрытность, с которой совершалась экскреция, проистекала из опасения, что враг может завладеть чем-то вышедшим из тела и использовать это для пагубной магии; все испражнения поэтому тщательно закапывались. Старались прилюдно не плевать из опасения, что слюна будет использована для вредоносной магии; плевок всегда скрывали. Даже остатки пищи, одежда и украшения могли становиться орудиями магии. Дикарь никогда не оставлял на столе никаких остатков пищи. И все это делалось из страха, что враги могут использовать эти вещи в магических обрядах, а не из понимания гигиенической ценности таких привычек.
88:5.1 (971.3)
Since anything connected with the body could become a fetish, the earliest magic had to do with hair and nails. Secrecy attendant upon body elimination grew up out of fear that an enemy might get possession of something derived from the body and employ it in detrimental magic; all excreta of the body were therefore carefully buried. Public spitting was refrained from because of the fear that saliva would be used in deleterious magic; spittle was always covered. Even food remnants, clothing, and ornaments could become instruments of magic. The savage never left any remnants of his meal on the table. And all this was done through fear that one’s enemies might use these things in magical rites, not from any appreciation of the hygienic value of such practices.
Магические амулеты приготавливались из самых разных вещей: человеческой плоти, когтей тигра, зубов крокодила, ядовитых семян растений, змеиного яда и человеческих волос. Большой магической силой обладали кости мертвого человека. Даже пыль, по которой ступала нога, могла использоваться в магии. Древние очень верили в любовные амулеты. Кровь и другие виды телесной секреции могли обеспечить магическое воздействие на любовь.
88:5.2 (971.4)
Magical charms were concocted from a great variety of things: human flesh, tiger claws, crocodile teeth, poison plant seeds, snake venom, and human hair. The bones of the dead were very magical. Even the dust from footprints could be used in magic. The ancients were great believers in love charms. Blood and other forms of bodily secretions were able to insure the magic influence of love.
Предполагалось, что скульптурные изображения обладают магической силой. Делали фигурку, и если с ней обращались хорошо или плохо, то считалось, что те же самые воздействия распространялись и на реального человека. Суеверные люди, когда совершали покупки, жевали кусочек твердого дерева, чтобы смягчить сердце продавца.
Высокой магической силой обладало молоко черной коровы; в не меньшей степени и черные кошки. Магическими были посох или волшебная палочка, а также барабаны, колокольчики и узелки. Магическими амулетами являлись все древние предметы. На обычаи новой или более развитой цивилизации смотрели неодобрительно из-за их, как утверждали, тлетворной магической природы. Долгое время именно таким образом смотрели на письмо, книгопечатание и живопись.
88:5.4 (971.6)
The milk of a black cow was highly magical; so also were black cats. The staff or wand was magical, along with drums, bells, and knots. All ancient objects were magical charms. The practices of a new or higher civilization were looked upon with disfavor because of their supposedly evil magical nature. Writing, printing, and pictures were long so regarded.
Первобытный человек верил, что к именам надо относиться с уважением, особенно к именам богов. Имя рассматривалось как некая реальная сущность, фактор, существующий отдельно от физической личности; его уважали наравне с душой и тенью. Имена отдавали в залог, беря что-то взаймы; человек не мог пользоваться своим именем, пока не выкупал его, вернув взятое взаймы. В наши дни на расписке ставят свое имя — подпись. Имя конкретного человека вскоре стало играть важную роль в магии. Дикарь имел два имени; главное имя считалось слишком священным, чтобы использовать его в повседневных ситуациях, отсюда — второе, или повседневное имя — прозвище. Он никогда не сообщал своего настоящего имени незнакомцам. Любое необычное событие побуждало его менять свое имя; иногда это была попытка излечить болезнь или положить конец неудачам. Дикарь мог получить новое имя, купив его у вождя племени; люди до сих пор вкладывают средства в титулы и звания. Но у наиболее примитивных племен, таких как африканские бушмены, личных имен не существует.
88:5.5 (971.7)
Primitive man believed that names must be treated with respect, especially names of the gods. The name was regarded as an entity, an influence distinct from the physical personality; it was esteemed equally with the soul and the shadow. Names were pawned for loans; a man could not use his name until it had been redeemed by payment of the loan. Nowadays one signs his name to a note. An individual’s name soon became important in magic. The savage had two names; the important one was regarded as too sacred to use on ordinary occasions, hence the second or everyday name—a nickname. He never told his real name to strangers. Any experience of an unusual nature caused him to change his name; sometimes it was in an effort to cure disease or to stop bad luck. The savage could get a new name by buying it from the tribal chief; men still invest in titles and degrees. But among the most primitive tribes, such as the African Bushmen, individual names do not exist.
Магические действия производились с использованием волшебных палочек, шаманских ритуалов и заклинаний, и было принято, чтобы человек осуществлял магические действия без одежды. Среди первобытных магов женщин было больше, чем мужчин. В магии «медицина» означает таинство, а не лечение. Дикарь никогда не лечил себя сам; он никогда не использовал лекарств, кроме как по совету специалистов в области магии. И лекари вуду двадцатого столетия являют собой типичный пример колдунов древних времен.
88:6.1 (972.1)
Magic was practiced through the use of wands, “medicine” ritual, and incantations, and it was customary for the practitioner to work unclothed. Women outnumbered the men among primitive magicians. In magic, “medicine” means mystery, not treatment. The savage never doctored himself; he never used medicines except on the advice of the specialists in magic. And the voodoo doctors of the twentieth century are typical of the magicians of old.
В магии был и общественный, и личный аспект. Магические действия, осуществляемые знахарем, шаманом или жрецом, должны были служить на благо всему племени. Ведьмы, колдуны и чародеи занимались частной магией, личной и эгоистической, которая использовалась как способ наведения порчи на чьих-то врагов. Из представления о двойственности спиритизма, о добрых и злых духах, выросла более поздняя вера в белую и черную магию. А с развитием религии магия стала термином, который применяют к духовным действиям, совершаемым вне своего собственного культа, а также так стали называть старую веру в призраков.
88:6.2 (972.2)
There was both a public and a private phase to magic. That performed by the medicine man, shaman, or priest was supposed to be for the good of the whole tribe. Witches, sorcerers, and wizards dispensed private magic, personal and selfish magic which was employed as a coercive method of bringing evil on one’s enemies. The concept of dual spiritism, good and bad spirits, gave rise to the later beliefs in white and black magic. And as religion evolved, magic was the term applied to spirit operations outside one’s own cult, and it also referred to older ghost beliefs.
Сочетания слов, ритуальные песнопения и заклинания обладали высокой магической силой. Некоторые древние заклинания в результате эволюции превратились в молитвы. Вскоре в практику вошла имитативная магия; молитвы разыгрывались, как действо, магические танцы были не чем иным, как театрализованными молитвами. Постепенно магические действа, сопутствующие жертвоприношению, вытеснила молитва.
88:6.3 (972.3)
Word combinations, the ritual of chants and incantations, were highly magical. Some early incantations finally evolved into prayers. Presently, imitative magic was practiced; prayers were acted out; magical dances were nothing but dramatic prayers. Prayer gradually displaced magic as the associate of sacrifice.
Жесты, возникшие раньше, чем речь, становились все более священными и магическими, и считалось, что подражание имеет большую магическую силу. Люди красной расы часто устраивали танец бизона, в котором один из них играл роль бизона, и его поимка гарантировала успех предстоящей охоты. Сексуальное празднество в день первого мая просто являлось магическим действом, в котором аллегорически выражалось обращение к природе пробудиться к новой жизни. Бесплодная жена поначалу использовала куклу в качестве магического талисмана.
88:6.4 (972.4)
Gesture, being older than speech, was the more holy and magical, and mimicry was believed to have strong magical power. The red men often staged a buffalo dance in which one of their number would play the part of a buffalo and, in being caught, would insure the success of the impending hunt. The sex festivities of May Day were simply imitative magic, a suggestive appeal to the sex passions of the plant world. The doll was first employed as a magic talisman by the barren wife.
88:6.5 (972.5)
Magic was the branch off the evolutionary religious tree which eventually bore the fruit of a scientific age. Belief in astrology led to the development of astronomy; belief in a philosopher’s stone led to the mastery of metals, while belief in magic numbers founded the science of mathematics.
Но мир был так наполнен талисманами и амулетами, что это в значительной степени, сводило на нет всякую личную активность и инициативу. Всем плодам труда или усердия находилось магическое объяснение. Если у человека в поле оказывалось больше зерна, чем у его соседа, его могли потащить к вождю и обвинить в том, что он сманивал это дополнительное зерно с поля ленивого соседа. Во времена варварства было, поистине, опасно очень много знать; всегда существовала вероятность, что тебя казнят как черного мага.
88:6.6 (972.6)
But a world so filled with charms did much to destroy all personal ambition and initiative. The fruits of extra labor or of diligence were looked upon as magical. If a man had more grain in his field than his neighbor, he might be haled before the chief and charged with enticing this extra grain from the indolent neighbor’s field. Indeed, in the days of barbarism it was dangerous to know very much; there was always the chance of being executed as a black artist.
Наука постепенно устраняет из жизни элемент случайности, игры случая. Но если бы современные методы образования оказались несостоятельными, почти сразу же произошел бы возврат к примитивной вере в магию. Эти суеверия до сих пор живут в умах многих так называемых цивилизованных людей. В языке содержится много реликтов, свидетельствующих о том, что народ долгое время был насквозь пропитан суевериями: такие слова, как завороженный, рожденный под несчастливой звездой, одержимость, вдохновение, как сквозь землю провалился, искусность, чарующий, как громом пораженный, не от мира сего. И умные люди до сих пор верят в удачу, дурной глаз и астрологию.
88:6.7 (972.7)
Gradually science is removing the gambling element from life. But if modern methods of education should fail, there would be an almost immediate reversion to the primitive beliefs in magic. These superstitions still linger in the minds of many so-called civilized people. Language contains many fossils which testify that the race has long been steeped in magical superstition, such words as spellbound, ill-starred, possessions, inspiration, spirit away, ingenuity, entrancing, thunderstruck, and astonished. And intelligent human beings still believe in good luck, the evil eye, and astrology.
Древняя магия, незаменимая в свое время, но теперь уже бесполезная, была зародышем современной науки. Итак, фантомы невежественных суеверий волновали примитивные человеческие умы до тех пор, пока не смогли родиться научные представления. Сегодня в интеллектуальной эволюции Урантии предрассветный сумрак. Половина мира жадно тянется к свету истины и к научным фактам и открытиям, тогда как другая половина томится во власти древних суеверий и лишь слегка видоизмененной магии.
88:6.8 (973.1)
Ancient magic was the cocoon of modern science, indispensable in its time but now no longer useful. And so the phantasms of ignorant superstition agitated the primitive minds of men until the concepts of science could be born. Today, Urantia is in the twilight zone of this intellectual evolution. One half the world is grasping eagerly for the light of truth and the facts of scientific discovery, while the other half languishes in the arms of ancient superstition and but thinly disguised magic.